МОСКВА, 20 июнь 2024, Институт РУССТРАТ.

В настоящее время усилия России по созданию партнерских коалиций в Латинской Америке находят поддержку, в первую очередь, со стороны четырех стран — Никарагуа, Кубы, Венесуэлы, Боливии. Эти четыре государства считаются самыми надёжными союзниками нашей страны в Новом Свете. Объяснения этого факта принято искать в советском прошлом, идейные ценности которого импонируют левым лидерам обозначенной «четвёрки». Однако нельзя считать, что социалистическое наследие — единственный мотив, сближающий Гавану, Манагуа, Ла-Пас и Каракас с Москвой.

Антиколониальная, не приемлющая любого рода расизм позиция нашего Отечества, — проявившаяся ещё до 1917 года, ярко расцветшая в СССР и по-прежнему внятно обозначаемая в наши дни, — также привлекательна для многих людей в Западном полушарии. Здесь особую роль приобретает индейский фактор, продукт самосознания тех латиноамериканцев, чьи корни уходят в доколумбовскую Америку. Память о предках, населявших континент до пришествия колонизаторов, превращается во всё более значимый элемент местной политики.

Абья Яла: новое название для континента?

Одним из самых важных символических шагов на поле борьбы против колониального наследия стало заявление, сделанное на 2-м Континентальном саммите коренных народов в 2004 году о непризнании распространённого ныне названия части света — Америка. Наследникам древних обитателей Западного полушария неприятно то, что их историческому очагу присвоено имя одного из недавних открывателей, а точнее, завоевателей этого региона, Америго Веспуччи. В качестве альтернативы из сотен индейских наречий, использующих собственные названия родной земли, было избрано одно — язык народа куна, проживающего на Панамском перешейке, на месте встречи Северной и Южной Америки. Термин, обозначающий родину у куна — Абья Яла или Зрелая Земля — был предложен в качестве общего имени континента, который пращуры индейцев «открыли» и освоили за 15 тысяч лет до Колумба, Веспуччи и Кортеса.

Политическая деколонизация Абья Ялы-Америки сегодня — это не просто осуждение конкистадоров из-за Атлантики, но и протест против зависимости от новых конкистадоров из Вашингтона. Поэтому союз наследников доколумбовой Америки с Россией выглядит совершенно естественным и закономерным.

До какой степени индейский фактор может определять судьбы Нового Света? Станут ли аборигены американского континента влиятельной силой на родине своих предков или мы имеем дело всего лишь с заповедными реликтами древних культур? Появится ли на «Зрелой Земле» собственный глобальный центр силы, способный принимать самостоятельные решения, или возобладает зависимость от США? От ответа на эти вопросы во многом зависит завтрашний день Латиноамериканской, а до некоторой степени — и Западной цивилизаций.

Сколько их осталось

От Аляски до Огненной Земли существует совсем немного стран, в которых коренные народы составляют большинство. Это прежде всего Боливия и Гватемала, где более половины населения не просто причисляет себя к индейцам, но также владеет автохтонными языками. Близкое положение у Перу и Эквадора, где, правда, общенациональное сознание превалирует над коренным этническим, а родным языком преимущественно считается испанский, тем не менее около четверти жителей понимают индейские наречия, а почти три четверти помнят о своих индейских предках. Особое место в этом спектре занимает Парагвай — единственная страна, где коренной язык гуарани преобладает в бытовом употреблении над испанским, при этом 90 % населения двуязычны в лингвистическом отношении.

Во всех остальных странах доля собственно индейского населения значительно меньше. Например, в Мексике, где присутствует крупнейшая в мире индейская община, к коренным народам причисляет себя около 12 миллионов человек или всего лишь одна десятая часть населения. При этом аборигенное население Мексики делится на множество этнических групп, что, (в отличие от Боливии, Перу и Эквадора, где среди индейцев доминирует один наиболее распространённый язык — кечуа), сильно затрудняет сохранение мексиканских индийских наречий, развитие на их основе образования и СМИ, поддержание письменной культуры.

В настоящее время во всём Новом Свете уверенную перспективу сохранения и развития имеют лишь несколько индейских языков: кечуа и аймара в Боливии и Перу, гуарани в Парагвае и, в меньшей мере, науатль в Мексике. Хотя науатль, на котором говорили древние ацтеки, внёс наибольший вклад в мировой словарь (отсюда произошли знакомые всему человечеству слова шоколад, авокадо, томат, чили, койот и т.д.), будущее этого наречия, принадлежавшего когда-то строителямй Теночтитлана, достаточно туманно. Сегодня на основном диалекте науатль говорит около 1 миллиона человек, рассеянных в центральной Мексике, посреди десятков миллионов испаноязычных сограждан, что волей-неволей заставляет переходить на испанский.

Вся остальная богатейшая палитра индейских языков (в целом на двух континентах насчитывается более тысячи уникальных наречий, объединяемых в сто с лишним языковых групп и семей) — подвержена в той или иной степени угрозе исчезновения. В этом нет ничего удивительного: в большинстве стран Нового Света коренные народы составляют менее 10 % населения; носители автохтонных языков распылены на больших пространствах, редко образуя значительные локальные массивы; разнородные племена перемешаны и почти не образуют компактных близкородственных языковых групп, способных породить в ходе культурного и административного взаимодействия один общий литературный язык.

Таким образом, с точки зрения демографии и лингвистики, трудно ожидать «индигенизации» двух Америк. Скорее наоборот, всё выглядит так, словно над аборигенами Западного полушария нависает угроза полной ассимиляции, утраты племенной и языковой идентичности, растворения их в испано-, португало- или англоговорящей массе.

Однако при более глубоком анализе такой пессимистический вывод выглядит слишком поспешным. О том, что потенциал «индигенизации» не исчерпывается сохранением языка и племенной структуры, мы поговорим позже. Прежде этого сосредоточимся на вопросе: как народы, населявшие некогда почти треть обитаемой суши, оказались на грани исчезновения?

Спор о катастрофе. Была ли земля «Пустой»?

Существуют весьма противоречивые оценки того, сколько аборигенов проживало в Новом Свете накануне прибытия колонизаторов. Этот вопрос всегда выходит за рамки чистой науки и приобретает политический оттенок, поскольку от ответа на него во многом зависит: как квалифицировать действия европейцев в Новом Свете? Попадают ли события американской колонизации под определение геноцида или это было прежде всего освоение пустовавших территорий?

Самая скромная цифра коренных жителей Америки на момент прибытия Колумба — в 13,4 миллиона человек — была названа Анхелем Розенблатом. Правда, свои вычисления он сделал восемьдесят лет назад, в годы Второй мировой войны, и основывался преимущественно на литературных свидетельствах европейских первопроходцев.

С тех пор наука вооружилась гораздо более объективными методами оценки плотности населения в прошлом, в частности, позволяющими оценить историческую площадь возделываемой земли и её продуктивность. Отталкиваясь именно от продуктивности аграрного региона, примыкавшего в конце пятнадцатого века к столице ацтекской империи, Теночтитлану, другой историк, Вудро Бора, пришёл к выводу, что в одной только Мексике проживало порядка 25 миллионов индейцев, а в целом в Америке — около 100 миллионов человек.

Оценка Бора обрела большое количество приверженцев в антиколониальном лагере, поскольку предельно рельефно подчёркивает масштаб катастрофы, принесённой конкистадорами. Сто миллионов — это в два с лишним раза больше, чем существует индейцев сейчас (а ведь население Земли с тех пор выросло почти в двадцать раз!).

Однако методика Вудро Бора выглядит сомнительной, по меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, Теночтитлан был своего рода агротехнологической вершиной доколумбовых цивилизаций, и экстраполяция достигнутой там продуктивности на все населённые районы Америки ведёт к внушительному преувеличению. Во-вторых, несмотря на серьёзные успехи аборигенов Америки в доместикации высокопродуктивных культур, Западное полушарие на пороге Нового времени никак не могло считаться глобальным агротехническим лидером (в американском сельском хозяйстве не использовали ни тягловых животных, ни металлического инвентаря) и потому прокормить там более высокую долю населения Земли, чем приходится на обе Америки в наши дни, тогда было невозможно.

Если же верить расчётам Бора, в Новом Свете к 1492 году проживала одна пятая часть населения планеты — вдвое больше, чем в Африке и примерно столько же, сколько в Китае или Индии. Для сравнения, в ХХ веке, когда Западное полушарие не только преодолело отставание в агротехнологиях, но в отдельных регионах вышло в лидеры, совокупная доля обеих Америк в населении Земли достигла существенно меньшего показателя: 12-14 %. Учитывая преимущество Евразии и северной Африки разрыв в агротехнологиях XV века, тогда на Новый Свет должна была приходиться примерно вдвое меньшая доля землян.

Довольно взвешенную оценку населения доколумбовой Америки сделал Мэддисон в 1995 году. По его расчётам, в Мексике перед приходом колонизаторов проживало 7,5 миллионов человек, в остальных частях Латинской Америки — около 10 миллионов, и в северной Америке — 2,25 миллиона, итого примерно двадцать миллионов — что, например, в пять раз превышало население Великобритании того времени и в три раза — население Испании. Однако, предположения Мэддисона, хотя и не имеют очевидных методологических изъянов, всё-таки выглядят заниженными.

Во-первых, с тех пор накоплен большой объём информации о процветавшей в центральной части США «культуре холмов», перенявшей у аборигенов Мексики аграрную триаду (кукуруза, фасоль, тыква). Численность одних только обитателей региона «культуры холмов» оценивается в 3-6 миллионов человек, то есть значительно больше, чем Мэддисон предположил для всей территории нынешних США. Ленор Стиффарм, например, впечатлённый достижениями «культуры холмов», а также успехами доколумбовых земледельцев в Аппалачах и бассейне Колорадо, считает (возможно, чересчур смело) наиболее вероятной сумму исторического коренного населения на территории Штатов в 12 миллионов.

Во-вторых, население всей Вест-Индии Мэддисон оценил в 500 тысяч человек, в то время как перепись, проведённая первым испанским губернатором — братом Христофора Колумба — на одной только Эспаньоле (Гаити) зафиксировала 1 миллион 100 тысяч островитян. Правда, Бартоломео Колумб проводил перепись в 1496 году, а расчёты Мэддисона привязаны к 1500 году, когда численность аборигенов Эспаньолы в самом деле могла критически сократиться. Тем не менее, если нас интересует «изначальная цифра», то есть оценка населения Нового Света до вмешательства европейцев, эта поправка тоже должна быть учтена.

Думаю, не будет ошибкой заявить, что в день, когда вахтенный на каравелле «Санта-Мария» увидел новую землю, в ещё незнакомой европейцам части света проживало минимум 30 миллионов коренных жителей, хотя ещё более реалистичная оценка, на мой взгляд, может приближаться к сорока миллионам, то есть индейцы составляли от 6 до 9% всех землян.

Спор о катастрофе. Небывалое вымирание

То, что произошло позднее, не имеет аналогов в мировой истории. В короткие сроки большинство индейских народов сократилось на порядок и более. Темпы и масштабы гибели коренных жителей Америки можно проследить по таблице.

Оценка сокращения индейских народов в результате колонизации
Регион	Исходная дата (источник данных)	Численность аборигенов (тысяч человек)	Пик трагедии (источник данных)	Численность аборигенов (тысяч человек)
Гаити (Эспаньола)	1496 год (перепись Бартоломео Колумба)	1 100	1526 год (вторая перепись Эспаньолы)	11
США (континентальный массив)	1500 год (средневзвешенная оценок Мэддисона и Стиффарма)	5 400	1890 год (перепись населения США)	248
Мексика	1 500 год (оценка Мэддисона)	7 500	1605 год (испанская перепись)	1 000

 

С точки зрения демографических потерь, приведённые в Таблице данные позволяют утверждать, что глубина Индейской Катастрофы приводит на память самую известную трагедию ХХ века — Холокост. При этом, если в годы Второй мировой войны погибло около 40 % еврейского народа, то в результате нашествия европейцев большинство индейских народов потеряло от 85 % до 95 % своей численности, а многие исчезли совсем. Таким образом, масштабы этнической чистки, совершенной завоевателями Америки, одновременно предвосхищают и превосходят злодеяния нацистов.

Такие сравнения делают более понятной и зримой для нас трагедию коренных американцев, отделённую от современного наблюдателя временем и пространством настолько, что мы почти не замечаем её пронзительной остроты. Однако, несмотря на более чем убедительные аргументы, подтверждающие то, что Индейская Катастрофа является одной из величайших трагедий в человеческой истории, до сих пор значительное число историков и политиков отрицает наличие в ней признаков геноцида.

Их доказательства можно свести к трём основным тезисам:

— между пришельцами и аборигенами шла истребительная война, перевес в которой периодически оказывался на обеих сторонах;

— в уничтожении индейцев участвовали не только пришельцы, но и сами индейцы;

— главной причиной массовой гибели аборигенов были не расправы и казни, а экзотические для Нового Света болезни, занесённые из Европы и Африки непреднамеренно;

Однако все изложенные тут аргументы можно в той или иной степени применить к любому геноциду в истории. Так, самые известные в мире и получившие наиболее широкое юридическое признание геноциды тоже проходили на фоне войн, перевес в которых периодически оказывался на обеих сторонах, однако даже тотальные бомбардировки Кенигсберга и Дрездена не могут дезавуировать преступлений, совершённых в Дахау и Освенциме.

Также хорошо известно, что в трагедии Холокоста виновны не только немцы, но и представители порабощенных нацистами и уничтожаемых ими народов (например, польские коллаборационисты и украинские каратели). И, наконец, некоторая часть погибших — тоже не всегда жертвы прямых казней, но свирепствовавших во время войны эпидемий инфекционных болезней.

Все эти «аргументы» ни в малейшей степени не снимают вины с организаторов Холокоста — в том числе потому, что и зверства бандеровцев на оккупированных территориях, и распространение эпидемий среди согнанных в гетто людей были прямым следствием нашествия нацистских колонизаторов, преследовавших цель расчистки «Lebensraum», «Жизненного пространства».

Точно так же все явления, на которые указывают адвокаты американской колонизации, так же были прямым следствием нашествия европейских завоевателей, преследовавших цель расчистки «Жизненного пространства» для новых хозяев материка. И, кроме того, Индейская Катастрофа была также результатом хищнического стремления колонизаторов максимально извлекать прибыль из материальных и людских ресурсов континента, не считаясь при этом ни с какими издержками.

Ещё раз о двойных стандартах Атлантизма

Удивительно, что порой те же самые люди с европоцентричным мышлением, апологеты Западной цивилизации, которые упорно отрицают геноцид индейцев, игнорируя долгосрочные катастрофические последствия для коренных народов континента, на голубом глазу называют геноцидом события, не приведшие к сокращению народов даже на краткосрочных отрезках времени (например, голод на Украине, «три горьких года» в КНР или депортацию прибалтийских накануне Великой Отечественной войны).

На уровне массовой, популярной пропаганды такая горе-аргументация приобретает порой откровенно гротескные формы, рассчитанные на совсем малокомпетентную в вопросах демографии публику. Так, в мае 2024 года в топе «яндекс-поисковика» при запросе об изменении численности индейцев находился блог некоего А. Станкявичюса, назвавшего геноцид аборигенов Америки «левым мифом».

По его мнению (судя по всему, активно популяризуемому) если до прихода европейцев в США проживало 4 миллиона туземцев, то сейчас более 6 миллионов, чего сами индейцы никогда (!) не смогли бы достичь без помощи белых, без европейских технологий, медицины и т.д. В глазах Станкявичюса и его единомышленников коренные жители Америки выглядят дикой расой, навеки застывшей на первобытной стадии охоты и собирательства, неспособной к прогрессу и буквально спасённой колонизаторами от своего беспросветного существования. Такое мнение — типичная «грингада», как называют современные латиноамериканцы узколобую высокомерную спесь западных людей, не желающих понимать чужие реалии.

Факты же говорят вот о чём. Да, к моменту встречи двух миров жители Нового Света заметно отставали от обитателей Евразии в технологиях, но совсем не по причине своей антропологической неполноценности. Совокупность исторических, географических и биоценологических факторов, задержавших развитие цивилизаций Западного полушария в их соревновании с Восточным, ёмко и в высшей степени убедительно излагает Джаред Даймонд в своей книге «Ружья, микробы и сталь».

Одна из таких фундаментальных причин — отсутствие в Новом Свете столь подходящих для окультуривания злаков, как пшеница, ячмень, просо и рис — тех самых злаков, которые стали продовольственной базой для старта евразийских цивилизаций на Ближнем и Дальнем Востоке.

Если дикие предки этих хлебных культур, с разведения которых началось бурное развитие наших, евразийских обществ, отличаются от современных культурных злаков по размеру зерна всего лишь в разы, а по весу колоса на порядок, то дикий предок кукурузы — тиантисуйу — уступает современной «царице полей» более чем на два порядка. Древнеамериканским селекционерам пришлось долго биться над тем, чтобы превратить чахлое растение с початком, размером с початок подорожника, и твёрдостью зерновой оболочки, сравнимой с кожурой подсолнуха, в некое подобие нынешнего маиса.

Когда же это, наконец, случилось — только в конце последнего тысячелетия до нашей эры — развитие цивилизаций Мезоамерики пошло ускоренными темпами, началось бурное храмовое и домовое строительство, распространение протописьменностей, совершенствование разнообразных ремесленных и аграрных приёмов. Однако фору в пятьдесят-семьдесят веков, которую имели земледельцы Евразии благодаря наличию идеальных для доместификации растений, преодолеть за остававшиеся до контакта полторы тысячи лет было невозможно.

Тем не менее, произошедший накануне нашей эры прорыв в аграрной отрасли и распространение новых культур привели к высоким темпам роста населения в разных регионах Нового Света.

Целый ряд специалистов считает, что в средние века, вплоть до Колумбова прибытия, именно Америка лидировала по демографической динамике. Так, даже по более чем сдержанным оценкам Мэддисона, если население Земли в целом с 1 по 1500 год нашей эры выросло менее чем вдвое, то население Америки почти втрое, а собственно Мексики как эпицентра «кукурузной аграрной революции» — почти вчетверо.

Численность коренного населения будущих Соединённых Штатов в этот период, благодаря расцвету «культуры холмов», увеличивалась ещё быстрее. Общее количество индейцев на территории США к моменту открытия материка европейцами было примерно равно численности русских (великороссов) того времени и несколько превосходила численность современных им англичан, то есть, если исходить из общей демографической динамики, в наши дни в Штатах могло проживать порядка ста миллионов аборигенов, а отнюдь не шесть (что апологеты колонизации пытаются выдать за достижение западной культуры!).

Для сравнения : если коренное население Сибири на момент похода Ермака оценивалось в 200-300 тысяч человек, то перепись 2022 года в Российской Федерации зафиксировала почти 1 800 тысяч человек, отнесших себя к коренным сибирским народам.

Как видим, численность аборигенов Сибири увеличилась в шесть-девять раз (не считая русских с аборигенными корнями, которые тоже попали бы в счёт, применяйся у нас американская методика переписи). Увеличение в шесть-девять раз в России и менее чем в полтора раза в Соединённых Штатах! Это зримо подчёркивает отличие в большинстве случаев дружелюбного освоения территории, имевшего место в России, от варварской, геноцидарной колонизации в США.

Это сравнение, выраженное с математической точностью на языке цифр, позволяет понять, какого шанса лишились индейцы Америки, если бы столкнулись не с Западом, а с более гуманной и справедливой цивилизацией, такой, как Россия. (Кстати, там, где это всё-таки ненадолго произошло, а именно на Аляске, коренные жители не просто побратались с русскими пришельцами, но восприняли элементы русского языка и православное христианство, как часть своей идентичности, которые до сих пор защищают в противовес языку и вере англосаксонских колонизаторов).

Это же сравнение динамики коренных народов Сибири и Америки диктует необходимость отбросить всякие сомнения в том, что западную колонизацию Америки следует считать геноцидом, приведшим к радикальному сокращению и даже исчезновению многочисленных этнических групп. Причём геноцидом, не имеющим аналогов в мировой истории по своей длительности, масштабам потерь и глубине последствий.

Притяжение земли, голос крови, чувство достоинства

Кажется, какое имеет отношение спор об Индейской Катастрофе к грядущим судьбам обеих Америк? Геноцид состоялся, преступления совершены, Западное полушарие заселено новыми людьми, строящими новую жизнь, а остатки индейских племён тают как шагреневая кожа, теряя язык и забывая традиционный образ жизни, растворяясь в больших городах. Что теперь толковать об этом? Но нет, как раз вопрос об отношении к колониальному прошлому и к произошедшей трагедии становится сегодня ключевым.

Да, сегодня индейцы с традиционной этнической идентичностью почти повсеместно составляют меньшинство. Но людей, у которых есть хотя бы небольшая доля индейской крови, очень много. Они преобладают в более чем половине стран континентальной Латинской Америки. В Мексике, Гондурасе, Сальвадоре, Никарагуа, Панаме на метисов приходится львиная доля граждан. В Колумбии, Венесуэле, Чили — это крупнейшая расовая группа, близкая к половине населения. В Перу и Эквадоре, где, как мы упоминали в начале статьи, к коренным индейцам относится до трети населения, вместе с метисами они составляют подавляющее большинство. То есть о своём индейском происхождении может заявить очень весомый процент латиноамериканцев.

При этом не столь важно, как велика доля индейских генов у конкретных ныне живущих людей. Это может быть половина, четверть или даже одна восьмая. Важен сам факт наличия такой связи с древними обитателями континента, важен факт культурной самоидентификации. «Ни капли ацтекской крови», — эта мексиканская поговорка, обличающая неблагородных и недостойных, много говорит о современной идентичности людей, связывающих свои корни не с Испанией, а с землёй, на которой они родились и живут.

«Esta terra tem donno — Sepe Tiaraju» («У этой земли есть хозяин — Сепе Тиаражу») гласит панно в честь вождя индейского восстания в Порту-Алегри. Это также означает, что современные бразильцы, независимо от этнического и расового происхождения, чувствуют себя наследниками знаменитого повстанца, а не расправившихся с ним карателей. Именем Тиаражу назван крупный аэропорт, в его честь возводят памятники, а те, кто его казнил, осуждены и забыты. И это в Бразилии, стране с минимальным вкладом аборигенов в общий генофонд, что же тогда говорить про Боливию, Венесуэлу или Никарагуа?

В этом же ряду стоит массовая отмена празднования Дня Колумба, прокатившаяся по большинству латиноамериканских стран и даже по ряду штатов США. Ещё в 2002 году венесуэльский лидер Уго Чавес заменил этот праздник на День сопротивления коренных народов, а на месте статуи европейского первооткрывателя в Каракасе воздвиг памятник индейскому вождю Гуайкайпуро.

Этому примеру последовали не только в Перу, Мексике и других странах с ощутимой долей индейского населения, но даже в Аргентине, где на свои индейские корни может указать едва ли несколько процентов граждан. В Аргентине постамент Колумба был освобождён для памятника Хуане Азурдуй, участнице войны за независимость — вероятно, единственному представителю революционного аргентинского генералитета двухсотлетней давности, у кого среди предков задокументирован дедушка-индеец.

Почему же жители Латинской Америки всё чаще возводят свою генеалогию не от европейцев, а от доколумбовых индейских предков? Здесь сказывается не просто географическое происхождение: «мне ближе те предки, которые родились на той же земле, что и я». Тут присутствует ещё и моральный выбор: эмпатия к пострадавшим и нежелание ассоциироваться с теми, кто принёс беду.

Но решающую роль, пожалуй, играет актуальное самоощущение современных латиноамериканцев, снова чувствующих угрозу со стороны новых колонизаторов, «стопроцентных западных людей», навязывающих своим партнёрам несправедливые отношения.

«Гринго» и «латинос» сегодня — это, по сути, «бледнолицые» и «краснокожие» XXI века. Линия столкновения между ними воскрешает многие прежние антитезы, и воспоминание о древней боли Индейской Катастрофы становится ещё одним призывом к сопротивлению.

Индейский фактор будет играть всё большую роль в становлении Латиноамериканской цивилизации, при формировании самосознания её граждан всё важнее станет обращение к доколумбовым архетипам.

Для Латинской Америки с её давней традицией антиколониальной борьбы (от Тупака Амару Первого до Симона Боливара, и далее, до Эмилиано Сапаты и Че Гевары) ставка на наследие коренных народов будет означать укрепление мировозренческого стержня, достижение исторической зрелости новой цивилизации.

Именно индейский фактор и отношение к прошлому континента станет основным драйвером расхождения двух Америк: одной, преимущественно англосаксонской, являющейся бесспорным продолжением основного ствола Западной цивилизации, и даже в какой-то степени её вершиной, и другой, рождённой от смешения двух миров, ибероязычной, вобравшей в себя кровь и характер древних автохтонов континента, строящей свою собственную цивилизацию. Которую, возможно, когда-нибудь назовут цивилизацией Абья Ялы.